ЭПИГРАФЫ
И вот, не желая остаться в долгу
У внуков, пишу я записки;
(Н. Некрасов "Русские женщины")
***
В отношении к ужасам того времени автор ... набросил на них тень и показал их, по возможности, в отдалении. Тем не менее он сознается, что при чтении источников книга не раз выпадала у него из рук и он бросал перо в негодовании, не столько от мысли, что мог существовать Иоанн IV, сколько от той, что могло существовать такое общество, которое смотрело на него без негодования.
(А.К. Толстой, Князь Серебряный, предисловие)
***
У нас ... любят замалчивать ужасные общественные явления после того, как они перестали существовать, как будто они не могут повториться, только в другой форме.
(Л.Н. Толстой в воспоминаниях современников, Гослитиздат, 1955 г., т.1, стр. 333-334)
***
Самовластие развращает не одних царей.
(П. Кропоткин)
***
Свистит над голой степью ветер - летом суховей, зимой морозный. Отроду в степи той ничего не росло, а меж проволоками четырьмя - и подавно. Хлеб растет в хлеборезке одной, овес колосится - на прод-складе. И хоть спину тут в работе переломи, хоть животом ляжь – из земли еды не выколотишь, больше, чем начальничек тебе выпишет, не получишь. А и того не получишь за поварами, да за шестерками, да за придурками. И здесь воруют, и в зоне воруют, и еще раньше на складе воруют. И все те, кто воруют, киркой сами не вкалывают. А ты – вкалывай и бери, что дают. И отходи от окошка. Кто кого сможет, тот того и гложет.
(А. Солженицын, Один день Ивана Денисовича)
***
Ты, очевидно, слышал и о методах допросов с пристрастием, и о методах ведения следствия, и о порядках в лагерях.
(М. Шолохов, Они сражались за родину)
***
- Слышать-то слышали, а вот кто описал это?
- Описать-то описали, да вот почему не опубликовано?
(Из разговора по поводу романа М. Шолохова: Они сражались за родину)
***
Я знал: вседневно и всечасно
Его любовь была верна.
Винить в беде своей безгласной
Страну?
При чем же здесь страна!
Он жил ее мечтой высокой,
Он вместе с ней глядел вперед.
Винить в своей судьбе жестокой
Народ?
Какой же тут народ!..
(А. Твардовский, За далью - даль).
ПРЕДИСЛОВИЕ
Зачем я пишу все это? Прежде всего для самоутверждения: я хочу видеть, как все бывшее представляется мне самому. Объективно ли это? Нет, конечно. Оно не было объективным и тогда, когда я все это переживал, а теперь, пожалуй, дважды необъективно, так как свое субъективное прошлое я сейчас воспринимаю и сознаю под воздействием современной субъективности. Но все-таки мне нужно все это написать как выполнение дол-га перед самим собой, перед родом своим, я не хочу говорить громко - перед родиной. Но, ведь, чужой опыт не учит? Как сказать. В прямом смысле слова, конечно, не учит. Никто не возьмет эти записки для устранения ошибок прошлого в будущем. Но мы верим и знаем, что опыт прошлого сложными путями накапливается в поколениях и используется ими и для себя, и для будущих поколений. Иначе и не может совершаться развития. Есть еще некоторый смысл в этих записках: они - документ искренних движений человеческой души и представляют интерес для психолога, который, возможно, пожелает проследить возникновение, развитие и исчезновение чувств и мыслей человека, оказавшегося в необычных и сложных условиях. И с исторической точки зрения любопытно наблюдать преломление в сознании рядового интеллигента огромных событий мирового значения, свидетелем и участником которых он оказался. Тут опять возникает вопрос о достоверности и объективности записок. Вопрос, конечно, сложный, но и в самой субъективности, поскольку она представляет реальность, содержится элемент объективности. Важно также учесть, что эти записки представляют собой литературную обработку подлинных тюремных записок, составлявшихся с очень небольшим запаздыванием по отношению к описываемым событиям.
И наконец, последнее: читателю иногда хочется не только просто отдохнуть за книгой, но и немного поволноваться описываемыми переживаниями, если они искренни. А они искренни.
КНИГА ПЕРВАЯ
НАКАЗАНИЕ БЕЗ ПРЕСТУПЛЕНИЯ
Глава I. Первый день
Катастрофа.
В ночь с 4-го на 5-е июля 1941 года у меня на квартире произвели обыск и я был арестован.
Предчувствие надвигавшейся катастрофы появилось у меня с начала этого года. Под катастрофой я понимал прежде всего войну. Сотни тысяч, а может быть, миллионы погибающих людей, в числе них мои дети, моя жена, я сам... Предчувствие катастрофы - это подсознательное тревожное ожидание несчастья, а логически, казалось бы, воевать не с кем. Против Германии? Но у нас с ней договор о ненападении на десять лет. Против Франции? Но она уже разгромлена. Против Англии? Но у нас с ней нет никаких территориальных соприкосновений. Может быть против Японии? Но она "на оси" с Берлином, значит война с Японией равносильна войне с Германией, и главное, только в апреле этого года мы заключили с Японией договор о нейтралитете. Значит воевать нам, как будто, не с кем. Все официальные и официозные высказывания звучат миролюбиво. И все-таки ползут опасения, слухи, предположения о приближении войны.
Год тому назад наши сообщения о войне на Западе были проникнуты прогерманским духом и явно враждебным к Франции и Англии. Теперь эти сообщения звучат нейтрально. Германо-советским договором в 1939 году я воспользовался получить импортные инструменты немецких фирм для нашей горной промышленности, для наших маркшейдерских работ. Теперь об этом уже нельзя было и мечтать. Сократились возможности выписывать немецкую техническую литературу. Среди наших военных появилась ироническая кличка немецких солдат - "фрицы". При очередных призывах командиров запаса на военную переподготовку более внимательно изучался опыт гражданской войны в Испании, где фактически воевали мы с Германией; тщательно прорабатывался текущий опыт германского блицкрига на Западе в Центральной Европе.
Тревожные слухи протекают и через торгпредства, и через возвращающихся из заграничных командировок специалистов. Чем больше официальные сообщения опровергают близость войны, тем сильнее нарастает тревога. Вот образец одного из опровержений ТАСС, которое фактически достигало обратного результата.
"Сообщение ТАСС. Еще до приезда английского посла в СССР г. Крипса в Лондон, особенно же после его приезда, в английской и вообще в иностранной печати стали муссироваться слухи о "близости войны между СССР и Германией". По этим слухам: 1) Германия будто бы предъявила СССР претензии территориального и экономического характера и теперь идут переговоры между Германией и СССР о заключении нового, более тесного соглашения между ними; 2) СССР будто бы отклонил эти претензии, в связи с чем Германия стала сосредоточивать свои войска у границ СССР; 3) Советский Союз в свою очередь, стал будто бы усиленно готовиться к войне с Германией и сосредоточивает войска у границ последней.
Несмотря на очевидную бессмысленность этих слухов, ответственные круги в Москве все же сочли необходимым, ввиду упорного муссирования этих слухов, уполномочить ТАСС заявить, что эти слухи являются неуклюже состряпанной пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны.
ТАСС заявляет, что: 1) Германия не предъявляла СССР никаких претензий и не предполагает какого-либо нового, более тесного соглашения, ввиду чего и переговоры на этот предмет не могли иметь места; 2) по данным СССР, Германия также неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы, а происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям; 3) СССР, как это вытекает из его мирной политики, соблюдал и намерен соблюдать условия советско-германского пакта о ненападении, ввиду чего слухи о том, что СССР готовится к войне с Германией являются лживыми и провокационными; 4) проводимые сейчас летние сборы запасных Красной Армии и предстоящие маневры имеют своей целью не что иное, как обучение запасных и проверку работы железнодорожного аппарата, осуществляемые, как известно, каждый год, ввиду чего изображать эти мероприятия Красной Армии, как враждебные Германии, по меньшей мере нелепо."
Если бы тогда, в мае 1941 года можно было забежать вперед на машине времени и забежать только на месяц вперед, то как бы "нелепо, бессмысленно и неуклюже состряпанными" выглядело это сообщение ТАСС! Бессмысленные слухи оказались точными фактами и чуть ли не в тех же самых выражениях опровержения ТАСС. Во-первых, Германия действительно предъявила СССР территориальные и экономические претензии. Во-вторых, СССР действительно отклонил эти претензии. В-третьих, и Германия, и Советский Союз действительно начали усиленно готовиться к взаимной войне.
Когда мы читали это опровержение ТАСС, мы не имели возможности забежать вперед, но и без этого забега в сообщении содержалось больше тревоги, чем успокоения. Вчитайтесь внимательнее в текст опровержения. "Советский Союз... стал... УСИЛЕННО готовиться к войне с Германией". Значит Советский Союз готовился к войне, но напрасно, де, его обвиняют в УСИЛЕННОЙ подготовке. Вот так успокоение: война неизбежна и мы к ней готовимся. Это утверждение у всех навязло в зубах и без опровержения ТАСС, об этом пели песни, зубрили в политкружках, читали в книгах и смотрели в кино: "Война малой кровью и на чужой территории", так провозглашал Ворошилов, "Хочешь мира - готовься к войне", этот лозунг не сходил со страниц печати и настенных транспарантов, "Любимый город, можешь спать спокойно" уверяли лирические кинопьесы, и совсем грозно и угрожающе звучала песня: "Идет война народная, священная война!". Вот что ежедневно мы слышали и читали.
Ну, а с начала 1941 года, приезжавшие из западных областей Союза, в один голос говорили о продвижении наших воинских эталонов на запад. Сын кассирши, где я работал, писал за месяц до 22 июня; "мама, мы скоро фрицев бить будем!".
А сколько тревоги содержится во второй части сообщения ТАСС, в опровержении!
Подтверждается "происходящая в последнее время переброска германских войск... в восточные и северо-восточные районы Германии". Значит действительно немцы сосредоточивают свои войска на границе СССР. Для каких целей? Для парадов? Это, де, связано "с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям". Как это не имеет касательства? Перед моим мирным домом собирается толпа головорезов, только что возвратившаяся после грабежей и погромов на Балканах и я буду считать, что это сборище не имеет ко мне отношения? Вот уж действительно неуклюже состряпанное опровержение!
Теперь, когда прошло несколько десятилетий после начала войны, когда начали в печати приоткрывать завесу на фактическое положение дел перед войной, становится очевидным лицемерие власти, скрывавшей от народа правду. Вот как выглядит "неожиданность" нападения на нас Германии по воспоминаниям современников.
В книге "Оборона Ленинграда 1941 - 1944 гг.", вышедшей в 1968 году в издательстве "Наука", тогдашний командующий Ленинградским военным округом Попов М.М. вспоминает, что в мае 1941 года "неоднократные беседы с командованием приводило нас к выводу о неизбежности войны в самом недалеком будущем". При осмотре укреплений в порту Ханко Попову "бросилось в глаза большое число очень высоких наблюдательных вышек (на стороне Финляндии) ... значительная часть которых сооружена в последнее время и на них круглосуточно находятся наблюдатели, просматривающие на большую глубину нашу территорию".
Далее Попов пишет: "...немецкие торговые суда, обычно в большом количестве стоявшие у стенок Ленинградского порта, начали спешно покидать порт, не закончив грузовых операций". Спешно к отъезду готовились и немцы, проживавшие в Ленинграде: "Казалось очень подозрительным поведение сотрудников германского консульства в Ленинграде... днем они резали... множество бумаг и документов, а по ночам... жгли их... Жены сотрудников консульства... в эти же дни всячески торопили портних... или просто забирали свой материал, не останавливаясь перед уплатой неустойки".
Пребывание на финско-советской границе Попова лишний раз убедило его в том, "насколько откровенно немцы и финны подводили свои войска к нашим рубежам и готовят плацдарм для наступления".
В своих воспоминаниях бывший нарком военно-морского флота СССР Кузнецов Н.Г. пишет: "Уже в марте-апреле 1941 года наблюдались признаки явно враждебного поведения немцев". Но Кузнецов считал, что "ничего непростительного из-за внезапности уже произойти не могло". Такова была самоуверенность наркома Кузнецова 21 июня 1941 года, а 27 го июня командующий Балтийским флотом Грибуц В.Ф. доложил, что при эвакуации Таллина было потеряно 16 боевых кораблей и 35 транспортных и вспомогательных судов.
Эти кусочки правды народ узнал без малого через тридцать лет. А тогда, в 1941 году вместо правды ползли отовсюду догадки, сплетни, слухи, разъедавшие официальную монолитность партии, правительства и народа..
Рядом или чуть пониже с предчувствием основной всенародной катастрофы у меня ютилось в душе предчувствие больших личных неприятностей. Это предчувствие не принимало никакой определенной формы, но почему то всегда усиливалось с упоминанием моих новых знакомых: профессора-философа коммуниста Власова и литературного критика беларусской литературы, тоже коммуниста, Бенде. В тревожное предвоенное время при встречах со мной они охотно порознь и вдвоем начинали критические разговоры или подхватывали мои критические замечания о недостатках нашей промышленности, растущем бюрократизме, зажиме критики и пр. Их принадлежность к руководящей политической партии коммунистов, казалось, не только предохраняла меня от политических ошибок, но и придавала уверенность в справедливости, высказываемых мной убеждений. Вот то-то и дело, что казалось. Мне следовало более внимательно присмотреться к этим патентованным представителям господствовавшей идеологии. Меня и беспокоили именно это мое подсознательное пренебрежение к более внимательной проверке моих новых друзей. Но предчувствие национальной катастрофы было доминирующим и я не обращал должного внимания на свое дополнительное предчувствие. Теперь, вспоминая прошлое, многое из поведения Власова и Бенде было подозрительным и провокационным. Об этом расскажу в своем месте.
Когда началась война и ужас гибели сотен тысяч людей стал реальным фактом, все мелкие личные дела и тем более пустопорожние разговоры отодвинулись в сторону и даже просто исчезли. В воскресенье 22-го июня мы с женой с утра собрались поехать отдохнуть на пляж в Стрельню. И уехали бы, ничего не узнав, если бы не задержались со сборами до 12 часов дня.
По радио с утра передавали обычную программу и я уже направился к приемнику, чтобы его выключить перед уходом из квартиры. И вдруг голос диктора:
"Сейчас будет передано выступление Заместителя Председателя Совета Народных Комиссаров Союза ССР и Народного Комиссара Иностранных Дел товарища Молотова..."
Мы, конечно, задержались с уходом, и через минуту: "Граждане и Гражданки Советского Союза! Советское Правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление:
Сегодня в 4-е часа утра, без предъявления каких либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие..."
ВОЙНА!! Где предел человеческому безумию?
Почему человечество время от времени охватывает военная лихорадка? Это болезнь? Где ее причины? Во всем виноват капитализм и его высшая форма - империализм. Это - правда, но это - не вся правда. Ни капитализма, ни тем более империализма у первобытных племен не было, а вот тотальные войны с целью полного до основания уничтожения враждебного племени были. Какой-то досужий историк подсчитал, что за последние 5 тысяч лет, фиксированной человеческой истории, на каждые 16 лет приходится только один год мира.
Значит человечество практически либо там, либо здесь находилось непрерывно в стадии войны. Значит люди находятся в состоянии постоянного безумия, если война является постоянным состоянием человечества. В то же время человечество постоянно мечтает о мире и не просто о мире, а о вечном мире. Сколько таких договоров вечного мира заключалось? На заре русской истории в 945 году князь Игорь заключил с греками "мир вечный до тех пор, пока солнце сияет и весь мир стоит" (С.М. Соловьев "История России", том 1, стр. 147). Но уже через 25 лет этот вечный мир был попран Святославом. Далее. В 1634 году мы заключили вечный мир с Польшей, а через 20 лет мы в военном разгроме угрожали ее существованию.
Сколько попыток и проектов устройства вечного мира было предпринято за последние 300 лет? На рубеже 17-го века Сюлли предлагал "Великий проект" - устройство федерации 15-ти европейских государств. В середине 17-го века, вскоре после 30-ти летней войны, Вильям Пенн предлагал создать объединение европейских государств на моральном принципе. В начале 18-го века Аббэ предложил свой проект вечного мира, о котором Фридрих Великий иронически сказал: - "Дело очень практическое, для осуществления которого нужно только согласие Европы и еще несколько подобных пустяков". В середине 18-го века Ж.Ж. Руссо выступил со своими предложениями вечного мира. В конце 18-го века Кант изложил свои соображения о вечном мире. В начале 19-го века вечный мир предполагали установить организацией Священного Союза. Через 100 лет эту идею пыталась осуществить Лига Наций.
И каждый раз вслед за попытками установить мир на земле начинались кровопролитные войны с нарастающей жестокостью и тоталитарностью.
Верят, что после установления коммунизма на земле, прекратятся войны. Так ли? Разве люди воюют только ради материальных благ и экономических выгод? Племенные, расовые, религиозные войны в значительной мере были войнами идей. Почему же их не может быть в будущем? Какие гарантии против войн между странами с одинаковым общественным устройством, но с различным пониманием содержания этого общественного строя, например, коммунизма? Капитализма нет ни в Китае, ни в СССР, как уверяют их правящие партии, но того и гляди они вцепятся друг в друга, а фактически уже и вцепились (1969 год). В документах о вооруженных провокациях китайских властей на советско-китайской границе, опубликованных в советских газетах в сентябре месяце 1969 года говорится:
"Провокационные нарушения режима границы с китайской стороны... стали ПОВСЕДНЕВНЫМ явлением. Только с июня до середины августа с.г. имели место 488 случаев преднамеренного нарушения государственной границы СССР..."
Это значит, что в среднем каждый день происходило по 6 перестрелок. Это ли не война?
Разум говорит против войн, но все дело в том, что не только и не столько разумом руководствуется в своем поведении человек и тем более народы и человечество в целом.
Сама природа человека соткана из внутренних противоречий: человек почти одновременно может желать и мира и войны. Я наблюдал как-то за маленьким мальчиком лет 7-ми, не больше. Он кропотливо строил из песка и щепок пещерки, дома, стены и даже башенки - целый город. Временами он вскакивал и, хлопая в ладошки, прыгал, радуясь своим архитектурным сооружениям. Потом вдруг, отойдя на несколько шагов от своего песчаного города, с диким криком кинулся на него и начал, почти в исступлении, громить свой прекрасный город, топча ногами дворцы, дома, стены, поднимая руками песочную пыль воображаемых взрывов. Через пять минут песочный город исчез с лица земли, мальчик молча постоял несколько мгновений, потом убежал. A еще через час я его видел вновь созидающим с прежним терпением на новом месте новый песчаный город....
Значит, вечный мир невозможен? Не знаю. Это - лучший ответ, дающий надежду на достижение вечного мира, целесообразность которого так убедительно доказывает разум. Но под тоненькой пленкой разума колышется огромная, темная, звериная, кровожадная бездна подсознательного, которая, кажется, в любую минуту может прорвать препоны разума и мгновенно уничтожить мои логические, но зыбучие как песок, построения вечного мира, уничтожить не только их, но и меня самого. И все-таки, постоянно находясь на грани катастрофы, я должен всеми своими силами бороться за мир. Мир - это жизнь, война - это смерть. Живой человек всегда будет и должен бороться за жизнь. И человек борется за свою жизнь, убивая другого, врага своего. Мы воюем за мир; убиваем, чтобы жить. Нельзя более кратко выразить противоречия человеческой природы.
Быстро пролетел первый день войны. На работе, хотя и было воскресенье, все делалось по заранее проработанным мобилизационным планам, которые до этого дня хранились в сейфах секретных отделов.Люди были заняты, выполнением предписаний. Но как только прорывалась свободная минута, так чувствовалась общая растерянность. Она особенно была заметна среди горожан свободных в этот день от работы. Кинулись в сберегательные кассы изъять сбережения. Но скоро сберегательные кассы получили распоряжение прекратить выдачу вкладов. Кинулись в продовольственные магазины, и к вечеру в них было пусто. Все это производило неприятное впечатление. С одной стороны это были тоже формы борьбы за жизнь, но с другой стороны это было голосованием недоверия власти, неверием в способность ее обеспечить население жизненным минимумом во время войны. Да, в планах все, казалось, предусмотренным, а на деле - далеко не все. И прежде всего не была предусмотрена эта паника населения запасаться продуктами. Это была тоже катастрофа, моральная катастрофа и властей, и обывателей.
Поздно ночью меня вызвали в военкомат и намеревались немедленно отправить в воинскую часть, к которой я был заранее приписан. Но у меня была бронь, и меня утром освободили.
Арест.
Как выяснилось позднее, ордер на мой арест был подписан в первый же день войны, но я оставался на свободе еще почти две недели. Почему? Самое простое объяснение - большая перегрузка органов государственной безопасности: наметили такое большое число арестов, что с "планом" не могли справиться долгое время. Но могли быть и другие основания не торопиться с моим арестом. Меня начали обвинять, когда началось следствие, в участии в контрреволюционной организации, насчитывавшей, ни много ни мало, триста человек. Меня сразу не арестовали, надеясь выследить других преступников, которые, де, неминуемо должны как-то установить со мной связь. Меня держали на свободе в качестве приманки. В последние дни я действительно замечал на улице одинокую фигуру против окна моего кабинета. За мной следили, а я этому не придавал значения.
Мое спокойствие было основано, прежде всего, на уверенности в своей полной невиновности. Я не был заражен пораженческими настроениями. Я не только не сочувствовал фашизму, но питал к нему отвращение. Я следил за политической литературой тридцатых годов и наблюдал за нарастанием мутной волны фашизма. Я старался осмыслить это историческое явление. Не скрою, меня не удовлетворяли официальные схемы порождения фашизма, сводившиеся только к экономической стороне и прежде всего к росту монополий и сращиванию их с государством, к их борьбе за возвращение колоний, за новый передел мира, за реванш с Францией и т.д. Мне казалось, что причины возникновения фашизма коренятся значительно глубже - в историческом развитии немецкого народа, в его географическом положении, в его психологии.
Я вспоминаю свои разговоры с одной немкой, которую я встретил в международном вагоне поезда Москва - Манчжурия в 1934 году. Я ехал в Иркутск на ревизию отделения Горно-технического и маркшейдерского треста, где я работал старшим инженером. Из-за срочного выезда из Москвы, мне достали в скорый сибирский поезд вместо обычного билета билет в мягкое купе международного вагона. В этом купе уже помещался один пассажир - немка, возвращавшаяся из Берлина к мужу, тоже немцу, работавшему по договору с нашим наркоматом тяжелой промышленности на одном из строительств в Улан-Уде. Она с мужем жили в СССР уже не первый год. Она немного говорила по-русски, а я не больше ее - по-немецки. Мне хотелось упражняться в разговорном немецком языке, а она охотно беседовала со мной.
Напоминаю, что это было в 1934 году, в первый год фашистской власти в Германии. Поэтому, естественно, мне хотелось узнать у своей собеседницы как можно больше об этом фашизме. Немка происходила из семьи состоятельных берлинских рабочих, по семейной традиции числившихся членами социал-демократической партии. Она и ее муж также были социал-демократами. Она хорошо помнила все тяготы первой мировой войны, на которой потеряла брата; она живо рисовала мрачный послевоенный период с разрухой, голодом и безработицей; была свидетельницей и даже участницей революции 1918 года. Не разделяя убеждений коммунистов, она, естественно, неодобрительно отзывалась о Гамбургском восстании в 1923 году под руководством Тельмана. Она – ярый противник Гитлера, как и ее родители, которые вынуждены были теперь скрывать свои социал-демократические убеждения. Но вот чем она меня удивила - своим антисемитизмом.
- Когда кончилась война - говорила она - то вернувшиеся с фронта наши отцы и братья не могли устроиться на работу или начать какое-либо дело - открыть кустарную мастерскую или мелочную торговлю – потому что все было захвачено евреями. В универмагах - евреи, кустари - евреи, мелкие лавочки - еврейские, Hausierer – торговцы разносчики - евреи, даже просто разносчики купленных товаров - Herumtrăges и те - евреи.
- Но и евреи воевали - возражал я.
- Да, но очень мало, большинство их устроилось в тылу. Я – не юдофобка, я не требую уничтожения евреев, но надо же и немцам жить. Nicht wahr? Das ist richtig.
И дальше она начала говорить о жизненном пространстве для немцев. Я указал, что эти слова из фашистской программы. Она возразила:
- Нет, мы говорим только о справедливости. Не нужно теснить ни поляков, ни чехов, но нужно, как-то, и немцам дать место под солнцем.
Вот в том-то и дело: "как-то"... Но как? Словом, из бесед с немкой за четыре дня пока мы ехали вместе до Иркутска, я убедился, что антисемитизм, шовинизм, реваншизм коренятся в сознании рядовых немцев и что фашисты спекулируют на этих темных силах.В первые дни войны я рассказывал своим знакомым об этой встрече с берлинской немкой и высказывал гипотезу о массовых психозах, периодами охватывающих людей. Так, на мой взгляд, распространяются моды на платья, танцы, песни, идеи. И если массовый психоз пробуждает шовинистические инстинкты, то возникают войны. Но как бы то ни было фашизм наш общий враг и с ним нужно бороться.
Я не ограничивался словесными антифашистскими заявлениями. С первых же дней войны я начал вечерами в свободное время разрабатывать свои технические идеи, которые можно было бы использовать для улучшения нашей военной мощи. Я - один из пионеров внедрения в горную технику рудничных дальномеров. За одну из конструкций дальномера в 1936 году я был даже премирован на конкурсе научно-исследовательских работ Всесоюзного научно-технического горного общества. Как артиллерист, я хорошо понимал значение быстроты, точности и простоты дальномерных измерений для военного дела. В этом направлении я начал работать.
С фронта поступали плохие вести. Над Ленинградом появились вражеские самолеты, но город еще не бомбили. Над городом повисли аэростаты заграждения. Настроение подавленное. А тут еще эти новые знакомые Власов и Бенде. То один, то другой забежит вечером ко мне домой и обязательно с неприятными новостями: с хлебом перебои, жиры исчезли, Минск сдан, немцы уже на линии Лепеля - Борисова - Бобруйска. Власов иногда заходил и днем на работу ко мне, как будто проверял: не убежал ли я.
Вечером 4-го июля мы с женой принесли от прачки выстиранное белье. Два больших узла мы с трудом дотащили до квартиры, так как ближайший второй ход в дом оказался закрытым и нам пришлось обходить полквартала. Можно предполагать, что доставка домой, да еще самым главным преступником большого груза под видом белья, была тотчас сообщена куда следует и это обстоятельство ускорили развязку. Надеялись поймать с поличным: литературой? взрывчаткой? - черт его знает с чем!
В 11 часов вечера звонок в квартиру. Входят два штатских гражданина в сопровождении дворника нашего дома.
- Разрешите проверить затемнение.
- Пожалуйста.
Прошли сначала в спальную, осмотрели темные шторы на окнах, потом осмотрели мой кабинет. Один из осматривающих заглянул за штору в кабинете. Вернулись в спальную и предъявили ордер на обыск. Грозный окрик:
- Оружие есть?
Растерянный ответ: - Какое оружие? Нет, конечно...
Узлы с бельем еще не были развязаны и на них в первую очередь накинулись охранители государственной безопасности. Их постигло горькое разочарование. Тогда приступили к более планомерному обыску сначала в моем кабинете, а потом в большой комнате, служившей нам и спальной и столовой. В кабинете настроение обыскивающих повысилось, когда они извлекли из книжных шкафов большое количество каталогов на немецком языке.
Это были каталоги на геодезические и маркшейдерские инструменты. Позднее, уже в ссылке, мне жена рассказывала, что на следующий день после моего ареста дворник во дворе всем рассказывал:
- Вчера арестовали П., при обыске забрали тьму-тьмущую немецких листовок. Шпионом немецким оказался!
Но отобранных каталогов обыскивающим показалось мало, к ним они присоединили: 5 томов Герберта Спенсера, 40 выпусков "Человек и Земля" Элизе Реклю, 20 выпусков "Итоги науки в теории и практике", "Записки революционера" П. Кропоткина, его "Этику", книги о народовольцах. Конечно, забрали всю мою личную и общественную переписку. В то время я состоял в порядке общественной работы ученым секретарем Ленинградского отделения Всесоюзного научно-технического горного общества и у меня хранились списки членов этого общества. В этих списках значилось около трехсот маркшейдеров Советского Союза. Вот откуда и родилась легенда о трехсотголовой контрреволюционной организации.
Обыск продолжался до 5 часов утра. По-видимому сами блюстители государственной безопасности чувствовали безрезультатность обыска и под конец, когда начали составлять протокол, довольно миролюбиво соглашались считать ценные вещи, наличные деньги и большую часть облигаций государственных займов собственностью жены и не включили их в список отбираемых вещей. Затем предъявили ордер на мой арест. При конечных сборах было проявлено прямо человеколюбие: когда я начал надевать летний плащ - стояла июльская жара - то один из обыскивавших посоветовал взять с собой демисезонное драповое пальто, табак и сотню рублей, что я и сделал.
Меня везли в Большой Дом. Утренняя заря окрашивала в розовый цвет весь небосвод. Повсюду высоко в небе неподвижно висели аэростаты заграждения. Улицы и набережные, по которым мы проезжали, были совершенно пусты. Создавалось впечатление безжизненного города, нереальности и фантастичности обстановки. Трудно поверить, но хорошо помню, я улыбнулся. Так выразилась разрядка нервного напряжения не только этой бессонной ночи, но всех первых дней войны. Я улыбнулся почти полной уверенности в быстром окончании и войны, и моего заключения. Шла вторая неделя войны, а немцы были уже где-то около Пушкина. Через неделю должен быть нанесен немцам сокрушительный удар с Запада – не могут же допустить союзники захвата России немцами. Не могут допустить этого и трезвые умы в самой России и даже в Сталинском правительстве. Следовательно нужны и непременно будут коренные перемены и внешней и внутренней политики. Эти наивные мысли чрезвычайно успокаивали меня и настраивали смотреть на все со мной сейчас происходящее, как на скоропреходящую фантасмагорию.
продолжение
